Неточные совпадения
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке народ
узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и, главное, отведет от народа; но народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки,
маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
Генерал, хотя и был в опале и чувствовал, что сам виноват, но все-таки надолго надулся; жаль ему было Афанасия Ивановича: «такое состояние и ловкий такой человек!» Недолго спустя генерал
узнал, что Афанасий Иванович пленился одною заезжею француженкой высшего общества,
маркизой и легитимисткой, что брак состоится, и что Афанасия Ивановича увезут в Париж, а потом куда-то в Бретань.
Не слышно ли чего-нибудь о нашем
маркизе? Мне любопытно
знать, что он сделал в столице, где вряд ли найдет ожидаемое сочувствие. [
Маркиз — Н. А. Траверсе.]
Рациборский между слов
узнал, что Розанов скоро познакомится с
маркизой, и сказал, что ему будет очень приятно с ним там встречаться, что это дом очень почтенный.
Арапов с Бычковым и Персиянцевым, несмотря на поздний ночной час, не поехали от Розанова домой, а отправились к
маркизе. Они хорошо
знали, что там обыкновенно засиживаются далеко за полночь и позднее их прибытие никого не потревожит, а к тому же бурный водоворот признаваемых этим кружком политических событий разрешал всех членов этого кружка от многих стеснений.
— Он знакомый
маркизы, его многие
знают.
Визит этот был сделан в тех соображениях, что нехорошо быть знакомой с дочерью и не
знать семейства. За окончанием всего этого
маркиза снова делалась дамой, чтущей законы света, и спешила обставить свои зады сообразно всем требованиям этих законов. Первого же шага она не боялась, во-первых, по своей доброте и взбалмошности, а во-вторых, и потому, что считала себя достаточно высоко поставленною для того, чтобы не подвергнуться обвинениям в искательстве.
Вообще было много оснований с большою обстоятельностью утверждать, что политичность Рогнеды Романовны, всех ее сестер и самой
маркизы много выигрывала от того, что они не
знали ничего такого, что стоило бы скрывать особенно ловкими приемами, но умели жить как-то так, что как-то всем о них хотелось расспросить.
— Что, вы какого мнения о сих разговорах? — спрашивал Розанов Белоярцева; но всегда уклончивый Белоярцев отвечал, что он художник и вне сферы чистого художества его ничто не занимает, — так с тем и отошел. Помада говорил, что «все это просто скотство»; косолапый
маркиз делал ядовито-лукавые мины и изображал из себя крайнее внимание, а Полинька Калистратова сказала, что «это, бог
знает, что-то такое совсем неподобное».
Это объяснялось тем, что
маркиза сделала визит Ольге Сергеевне и, встретясь здесь с Варварой Ивановной Богатыревой, очень много говорила о себе, о людях, которых она
знала, о преследованиях, которые терпела от правительства в течение всей своей жизни и, наконец, об обществе, в котором она трудится на пользу просвещения народа.
— Дать ему место. Послезавтра вышлите мне в Петербург его бумаги, — и он может пригодиться. Ваше дело, чтоб он только
знал, что он нам обязан. А что это за
маркиза?
— Почем
знать? — пожав плечами, произнес студент. — Мы готовы на все. Другие могут поступать как хотят, а мы от своего не отступим: мы это сегодня решили. Я,
маркиз и еще двое, мы пойдем и отслужим.
У
маркизы хранилось шесть больших стихотворений: на смерть Пушкина, который во время ее детства посадил ее однажды к себе на колени; на смерть Лермонтова, который однажды, во время ее детства, подарил ей бонбоньерку; на смерть двух-трех московских ученых, которых она
знала и считала своими друзьями, и на смерть Шарлотты Кордай, Марии-Антуанетты и madame Ролан, которых она хотя лично не
знала, но тоже считала своими друзьями.
— Полно, пожалуйста: ты меня этим тревожишь. Я не
знаю, право, как на это смотрит
маркиза, зачем она все это позволяет сыну. На нее самое, я думаю, во сто глаз смотрят, а она еще позволяет сыну.
Маркиза один раз осведомилась у Лизы,
знает ли она madame Розанову, но Лиза коротко отвечала, что не
знает.
— Помилуйте! Я
маркиза хорошо
знаю. Если не ошибаюсь, вы говорите о
маркизе де Бараль?
— Как странно, — сказала Вера с задумчивой улыбкой. — Вот я держу в своих руках вещь, которой, может быть, касались руки
маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но
знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet [Записная книжка (франц.).]. Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.
Я не
знаю, как теперь, но в недавнюю старину были джентльмены, которым возможность высечь свою жертву доставляла нечто, напоминающее
маркиза де Сада и Бренвилье. […напоминающее
маркиза де Сада и Бренвилье.
«Дикие» толпились в бильярдной; «скворцы» порхали во всех комнатах понемножку, но всего более в «уборной», ибо не только чувствовали естественное влечение к «
маркизам», но даже наверное
знали, что сами со временем ими сделаются.
«Ну, что графиня D.?» — «„Графиня?“ она, разумеется, с начала очень была огорчена твоим отъездом; потом, разумеется, мало-по-малу утешилась и взяла себе нового любовника;
знаешь кого? длинного
маркиза R.; что же ты вытаращил свои арапские белки? или всё это кажется тебе странным; разве ты не
знаешь, что долгая печаль не в природе человеческой, особенно женской; подумай об этом хорошенько, а я пойду, отдохну с дороги; не забудь же за мною заехать».
— Вы сами
знаете, что такое mademoiselle Blanche. Больше ничего с тех пор не прибавилось. Mademoiselle Blanche наверно будет генеральшей, — разумеется, если слух о кончине бабушки подтвердится, потому что и mademoiselle Blanche, и ее матушка, и троюродный cousin-маркиз, — все очень хорошо
знают, что мы разорились.
Тем более что
маркиз вчера проговорился: он вдруг сказал в общем разговоре, не помню по какому поводу, что мистер Астлей колоссально богат и что он про это
знает: тут-то бы и глядеть m-lle Blanche на мистера Астлея!
Голоса были знакомые: это был
маркиз Д. и француз, его приятель, которого я тоже
знала.
Гризетка это
узнает, застает его у
маркизы, укоряет его; сама
маркиза над ним смеется.
Ее судьбы не
знаю я поныне:
Была ль
маркиза юная она,
Погибшая, увы, на гильотине?
Иль, в Питере блестящем рождена,
При матушке цвела Екатерине,
Играла в ломбр, приветна и умна,
И средь огней потемкинского бала
Как солнце всех красою побеждала?
Я уже
знал теорию Кардека о «шаловливых духах» и теперь крайне интересовался: как удостоит себя показать при мне дух остроумной
маркизы Сюльери, графини Брюсляр?
— Говорите короче,
маркиз. Мистер… Вандергуд не хуже нас с вами
знает эту историю. Одним словом, эти дураки выгнали меня. Как вы смотрите на это, милейший Вандергуд?
— Конечно, недоразумение,
маркиз прав. Газеты называют это революцией, но лучше поверьте мне, я
знаю мой народ: это простое недоразумение. Теперь они сами плачут. Как можно без короля? Тогда совсем не было бы королей, вы понимаете, какие глупости! Они ведь говорят, что можно и без Бога. Нет, надо пострелять, пострелять!
— Ну, ну, я
знаю твою преданность, но ты же прозевал, это правда? А теперь столько хлопот, столько хлопот! — Он слегка вздохнул. — Вам не говорил кардинал X., что мне надо дать денег, м-р Вандергуд? Он обещал сказать. Конечно, я потом все возвращу и… но об этом вам следует поговорить с
маркизом. Я слыхал, что вы очень любите людей, м-р Вандергуд?
Но гость состроил удивленную физиономию и возразил мне, что он совсем не Боборыкин и не понимает, почему я ему все это говорю, что господина Золя он не
знает и никогда не встречал, а что он
маркиз такой-то и пришел объясниться со мною, как с автором романа «Набоб».
— Я не нуждаюсь в свидании с господином Савиным, так как такого не
знаю, — отвечала молодая женщина, — повторяю вами что арестованный вами именно
маркиз Сансак де Траверсе, а не Савин… Вы ошиблись. Что же касается до оскорбления господина комиссара, то он сам довел меня до припадка бешенства своим поведением… Арестуйте меня или отпускайте на свободу — это ваше дело… Большего, чем я показала — я показать не могу, при всем моем желании…
Если бы предстоящий перед вами подсудимый действительно был
маркиз де Траверсе, он, конечно, с самого начала следствия поспешил бы указать таких лиц, которые
знали его до проживания по именем Савина, то есть лиц, знавших его не во Франции, а в России, где он родился и жил почти до тридцатилетнего возраста.
Он сумел, однако, скрыть свою тревогу с искусством тонкого дипломата, но по приезде домой тотчас послал за Лестоком. Напрасно прождал он его всю ночь, не смыкая глаз. Врач цесаревны явился только на следующий день и рассказал со слов Екатерины Петровны содержание вчерашнего разговора.
Маркиз понял всю опасность своего положения. Правительница
знала и была настороже.
Вся его родословная была известна Николаю Герасимовичу, а также место и год его рождения, а главное, он
знал, что три года тому назад
маркиз выехал из Петербурга за границу с паспортом, выданным ему в Петербурге, а год спустя умер от чахотки в Неаполе, во время пребывания там Савина.
Я
маркиз Сансак де Траверсе и никакого русского офицера Савина не
знаю…
В Антверпене он никогда не был, его там никто не мог
узнать, и потому ему не было опасным оставаться тем же французом
маркизом Георгием Сансак де Траверсе.
До самого отъезда Савин страшно боялся, чтобы в нем не
узнали русского, бежавшего от французских жандармов, и
маркиза де Траверсе — от комиссара в Скевенинге.
Требуется Савин, а не
маркиз Сансак де Траверсе, и кроме того, при требовании, присланном из России, нет точного описания примет Савина, а по фотографической карточке
маркиза де Траверсе, посланной из Брюсселя в Россию, русские власти не
узнали разыскиваемое ими лицо.
Наконец, в начале августа, сгорая от нетерпения, она послала к
маркизу своего камергера Воронцова, чтобы условиться с ним насчет свидания. Было решено встретиться на следующий день как бы нечаянно по дороге в Петербург. Но в самый последний момент Елизавета Петровна не решилась выехать,
зная, что за каждым шагом ее следят.
— Все эти басни нам давно известны и не подействуют на меня, господин Савин… — возразил комиссар. — Мы
знаем, что вы русский офицер, а не французский
маркиз, вследствие этого вы обвиняетесь в ношении чужой фамилии. Лежащая же в постели женщина не ваша жена, а парижская кокотка Мадлен де Межен.
Выражение лица цесаревны, ее голос свидетельствовали о чрезвычайном волнении.
Маркиз видел, что она не в состоянии далее скрывать свои намерения и терпеливо ждать развязки.
Зная непостоянство и неустойчивость Елизаветы Петровны, он понимал, что, рискнув всем в первую минуту, она могла погубить все дело минутной слабостью. Он видел, что ему необходимо поддерживать в ней мужество, и решился представить ей на вид, что если борьба будет начата, то единственным спасением может быть успех.